Было у отца три сына
19 января 1820 года в Копенгагене, в семье чрезвычайного посланника и полномочного министра России в Дании барона Пауля Николаи и его супруги Александрины родился сын Людвиг Эрнст (на российской службе – Леонтий Павлович).
Пауль Николаи постарался дать всем троим сыновьям достойное образование. Старший, Николас Арманд Мишель, закончил Петербургский университет и стал дипломатом, как отец; младший, Александр, выпускник одного из самых престижных учебных заведений Российской империи – Царскосельского лицея. Леонтия же отец определил учиться в Морской кадетский корпус, о чем направил прошение Государю императору: «Всепресветлейший Державнейший Великий Государь Император, Николай Павлович, Самодержец Всероссийский Государь Всемилостивейший. Просит находящийся при Копенгагенском Дворе Чрезвычайным Посланником и Полномочным Министром, Тайный Советник и Кавалер Барон Павел Андреев сын Николаи о нижеследующем. Имею я при себе законного сына Барона Леонтия Николаи, коему от роду одиннадцать лет; он обучен разным наукам и языкам; но в службу Вашего Императорского Величества никуда ещё не определён; а желание имею воспитать его в Морском Кадетском Корпусе; по чему всеподданнейше прошу… Всемилостивейший Государь! Прошу Вашего Императорского Величества о сём моём прошении решение учинить. Мая 5 дня 1831 года».
Под начало Крузенштерна
Директором корпуса тогда был адмирал Иван Федорович Крузенштерн, адмирал, руководитель первого русского кругосветного плавания. Флотская карьера Леонтия была успешна. Гардемарином он постигал премудрости морского дела на фрегатах «Венус» и «Паллада». В чине мичмана стал учиться в созданном Крузенштерном Высшем Офицерском классе (в 1877 году преобразован в Николаевскую Морскую академию). По окончании учебы в чине лейтенанта служил на Черноморском флоте под командованием адмирала Михаила Лазарева, который весьма благоволил молодому офицеру. В 1842 году в составе экипажа 18-пушечного фрегата «Андромаха» Леонтий Николаи совершил поход в Средиземное море. Где бы ни проходил службу Леонтий Николаи, аттестовался он всеми своими командирами всегда в высшей степени положительно: «в поведении и должности хорош, поведения благородного и в должности весьма усерден». Быть бы Леонтию адмиралом, но внезапно он прервал карьеру морского офицера и оставил флот.
На Кавказ
В 1844 году в чине поручика Леонтий Николаи начинает служить в драгунском полку, шефом которого был великий князь Михаил Павлович. По собственному желанию Леонтий стал слушателем Императорской Военной Академии. За отличные успехи в науках произведён в капитаны в январе 1847 года. По окончании учебы в Академии по Высочайшему повелению причислен к Генеральному Штабу и, наконец, приказом за номером 339 от 11 сентября 1847 года командирован на службу в Отдельный Кавказский Корпус. Кавказским наместником и главнокомандующим войск на Кавказе тогда был Михаил Семенович Воронцов, с семьей которого семью Николаи связывала давняя крепкая дружба. 20 лет отслужил Леонтий Николаи на Кавказе. В 35 лет – генерал! Офицер Свиты Его Императорского Величества и командир Кабардинского полка. Кавалер российских орденов Святого Владимира 2, 3 и 4 степеней, Святой Анны 1, 2 и 3 степени, Святого Георгия 4 степени, Святого Станислава 1 степени, ордена Белого Орла. За участие в Венгерской кампании и подавление Венгерского восстания Леонтий Николаи был награжден австрийским орденом Железной короны 3 степени. Дважды награждался высокой армейской наградой – золотым оружием с надписью «За храбрость».
«Идеально бескорыстный, честный человек»
Леонтий Павлович во время Венгерской кампании и во время службы на Кавказе вел дневник, поэтому мы имеем возможность узнать подробности боевой жизни генерала Николаи.
Его «Записки» были опубликованы в историческом издании «Русская старина» в 1877 году. А о самом генерале Николаи написал в книге «Двадцать пять лет на Кавказе» Арнольд Львович Зиссерман, полковник кавалерии, военный историк Кавказа, писатель-мемуарист и миссионер. Позволю себе привести отрывок из книги «Двадцать пять лет на Кавказе»: «Молодой, чрезвычайно приятный, симпатичный, вежливый, Леонтий Павлович Николаи располагал к себе всех знавших его; как военный человек, он был с большим запасом специальных познаний, лично очень храбр и, что еще важнее, в делах совершенно хладнокровен; не горячился, не выходил из себя, держал себя чрезвычайно ровно, не меняясь и в минуты самого жаркого боя. При этом идеально бескорыстный, честный человек». Отдавал должное храбрости Леонтия Павловича и император Александр II. В письме князю Барятинскому 14 января 1858 года император пишет: «…имел удовольствие снова видеть храброго Николаи».
На пути к служению
Благородной души человек, Леонтий Николаи совершенно не был опьянен хвалами в свой адрес, хвалами заслуженными и искренними, но его с младых лет тянуло отнюдь не к военной службе, а к более высокому служению. Он родился в семье лютеранско-католической (отец – лютеранин, мать – католичка). Мальчики воспитывались в протестантизме, девочки – в католической вере. Леонтий с детства испытывал склонность к католичеству. Вот что он писал позднее: «…когда я читал истории о религиозных войнах или когда мой учитель-лютеранин, как и я, рассказывал их нам, я инстинктивно радовался триумфу католиков, ломая копья за них. С детства я чувствовал смутное влечение к католической вере, сам не отдавая себе в том отчета. Именно на Кавказе более отчетливо зазвучал голос, зовущий меня. Я отлично помню, что в 1847 году в Петербурге я зашел к книготорговцу, чтобы запастись перед поездкой на Кавказ полезным и занимательным чтением…Тут я увидел книгу под названием «Христианство у разных народов мира», творение монсеньора Дюпанлу. Я взял этот том и с жадностью прочел его позднее, что стало первым священным ростком в моей душе. С тех самых пор я почувствовал глубокое и жгучее желание служить Богу, ставя Его выше всех прочих на земле, ибо все прочие на земле – ничто». Книга монсеньора Дюпанлу стала маячком, который привел боевого генерала к служению Вечной Истине.
Отречение
2 июня 1858 года в часовне Миссионеров, во французском городе Ля Деливранд генерал Леонтий Павлович Николаи совершил обряд отречения от веры протестантской и обращения в веру католическую. Скромная часовня была украшена как по случаю большого праздника. Генерал преклонил колени у ступенек, ведущих к алтарю, затем твердым и спокойным голосом прочитал текст отречения: «Отрекаюсь от всего ложного, во что верил поныне…Отрекаюсь от верований, осуждаемых Католической римской церковью». Из родных на церемонии присутствовало только семейство де Брольи (мать Леонтия – Александрина– урожденная де Брольи).Сестры, Октавия и Симплиция, дядюшка Октав де Брольи и вся его семья поддержали Леонтия в его решении принять католичество. Но как объявить об этом отцу? К чему приведет откровение сына? Не оттолкнет ли его протестантская часть семьи, которую он так любил? Леонтий Павлович пишет отцу письмо, полное сыновнего смирения и любви.
Горькая потеря
Перед отъездом из Франции генерал получил письмо от Симплиции: «Брат мой, будь благоразумен! Вот что получила Октавия: «Я не удивлен тому, что узнал о Людвиге…я предчувствовал это еще с кавказских времен. Мне видится в этом результат экзальтации, своего рода душевная болезнь, заслуживающая сострадания. Причина тому – горе от потери приемного сына, юного князя Крумига, оттого-то он и сделался святошей!».
Здесь необходимо сделать небольшое пояснение. В 1852 году Леонтий Павлович усыновил юного кавказского князя, который остался сиротой. Мальчику было 14 лет, одаренный, умный, по вере – мусульманин. Генерал, любивший его как сына, задумал сделать из мальчика доброго христианина. В течение 6 лет он был учителем для своего приемыша, преподавал ему Закон Божий, учил любить религию Христа. Уже шла речь о крещении, вдруг генерал получает приказ начать новую военную кампанию. Юный князь, ставший адъютантом генерала Николаи, из-за болезни не смог сопровождать своего приемного отца и командира, остался на попечении надежного офицера. Через несколько дней, оправившись от болезни, молодой человек поспешил к своему генералу. И сразу же по прибытии угодил в гущу событий. Однажды во время схватки с горцами он, пренебрегая опасностью, ринулся в самое пекло, прежде чем генерал смог остановить его. Вскоре прискакал на лошади офицер и сообщил Леонтию Павловичу, что его 19-летний приемный сын погиб: пуля пробила ему горло. Генерал был в отчаянии. Дорого обошлась ему эта военная кампания…
Отец и сын
После гибели приемного сына генерал Николаи получил годовой отпуск и покинул Кавказ. В Петербурге при дворе его окружили всевозможными почестями. Император Александр II лестно отозвался о его деятельности в армии и присовокупил к имевшимся наградам орден Святой Анны 1 степени с личным письмом Леонтию Павловичу. Закончив дела в Петербурге, Леонтий Павлович отправился в Монрепо, где его ожидали с нетерпением. Отец гордился своим сыном, каждому его слову внимал с любовью. И никто не решался заговорить со старым бароном о решении Леонтия перейти в католичество. Боевой генерал так и не нашел в себе силы открыться отцу. Он уехал во Францию, где его ожидало семейство матушки, де Брольи, и где ему предстояло принять католичество.
Странно, но боевой генерал, участник Кавказской войны, боялся возвращения в отцовский дом. Симплиция писала ему: «Из Франции тебе лучше прибыть в настроении беззаботном, в расположении спокойном и насколько возможно будничном. Пускай все увидят обретенные тобой счастье и покой. Избегай разговоров о религии, ибо в ответ услышишь лишь, что это idée fixe, которая охватила тебя». Старый барон на этот раз встретил сына холодно и более чем сдержанно, он не смог сдержать горечи, накопившейся в душе. Симплиция писала во Францию своей тетушке де Брольи: «Когда на милом и дорогом лице брата отражаются внутренние страдания, причиняемые горькими словами отца, мое сердце сжимается от почти физической боли».
С тяжелым сердцем на сей раз покидал Леонтий Павлович имение отца и возвращался в свой полк на Кавказ. Чтобы через 10 лет совершить еще один Поступок, изменивший всю его жизнь – принять монашество. Пока был в здравии отец, генерал не мог удалиться от мира, но сразу же после смерти барона он с сестрой Симплицией отправился в Ла Деливранд, чтобы обсудить свой уход в монастырь… Барону Николаи 48 лет – возможно ли ТАК изменить свою жизнь?
Отставка
Весной 1868 года генерал Николаи просит императора об отставке. Как сообщалось «Петербургской газете», прошение об отставке генерала Николаи удовлетворено, с назначением пенсии и правом ношения формы. «Высочайшим приказом тысяча восемьсот шестьдесят восьмого года июля пятого дня, Генерал-Адъютант Генерал-Лейтенант Барон Николаи уволен от службы, согласно его прошению, с мундиром и пенсионами: из Государственного Казначейства в размере полного оклада – по тысяче сто сорока пяти рублей и из Эмеритальной кассы – по двести восьмидесяти шести рублей двадцати пяти копеек в год».
Позже он напишет сестре Симплиции: «Резолюция Великого Князя Михаила по случаю моей отставки – документ настолько лестный, что, читая его, меня можно принять за спасителя Отечества. Вместе с резолюцией Великого Князя я получил письмо от него, настолько теплое и лестное, что привело меня в восторг».
От войны к миру
Получив отставку, Леонтий Павлович направляется в Ментон к епископу Орлеанскому (епископ Орлеанский – это Феликс-Антон Дюпанлу, чья книга оказала колоссальное влияние на барона Николаи), по совету которого посещает картезианский монастырь Гранд Шартрез (La Grande Chartreuse) для знакомства с суровой монашеской жизнью. Из письма сестре Симплиции: «Я официально заявил о желании вступить в общину и был торжественно принят… остается только принять постриг… Ты и представить себе не можешь, какая красота вокруг! Бескрайние леса, острые вершины гор, уходящие в головокружительную высь… Долины и ущелья с бурными горными реками. Величественное зрелище!
«Ах, как мне будет спокойно, когда я зайду в свою гавань и сожгу свои корабли!..»
И снова семья, самые близкие люди, поддержали Леонтия в его решении принять монашеский сан. «Нынче с нами здесь милая Мария де Баранофф (сестра Леонтия) с семейством. Что за чудо эти простые и открытые люди! Меня тронуло то, с какой добротой и сердечностью они приняли мое откровение. Особенно живо и дружески отозвался милый Пьер (генерал Баранов, муж сестры, кстати, протестант по вероисповеданию), чем невероятно растрогал меня. Решение мое единодушно принято всеми, так что о Шартрезе говорим прямо, и от этого стало легче на душе». Очень взволнован был выбором Леонтия младший брат Александр, его тревожил картезианский обет молчания. «Мой славный брат полагал, что я не смогу говорить с ним, когда он приедет повидаться со мной, что мы сможем лишь смотреть друг на друга! Я же заверил его, что если монаху дозволяется визит родственника или друга, то и разговаривать можно вволю».
«Отныне и навек я священнослужитель»
7 сентября 1868 года, в канун праздника Рождества Пресвятой Богородицы, генерал де Николаи надел облачение картезианца, принял имя Жан-Луи, а вместе с новым именем принял и новую жизнь, полную уединения, созерцания и покаяния, жизнь, которую он сам избрал для себя. «Я чувствую в себе и покой, и умиротворение, и внутреннюю радость – тихую, мирную и всеохватную! Я чувствую, что пришел к цели, к которой так долго стремился! И что за благо принять сан в день рождества Богоматери!», — писал он сестре Симплиции из Гранд-Шартрез 16 сентября. Он достаточно подробно описал сестре церемонию принятия монашеского сана. «В шесть пятнадцать, после утренней молитвы, в присутствии всех остальных отцов и братьев, я предстал перед преподобным отцом Женераль, чтобы снова просить о принятии в члены общины. Я поднялся, и преподобный отец произнес очень трогательные слова. Затем я преклонил перед ним колени и прочитал переписанный мной обет, после того как он дал мне облачение (вроде мантии с капюшоном, которая надевается поверх рясы). Потом я прочел псалом, и церемония на этом закончилась. Отныне и навек я священнослужитель!»
Жан-Луи (так теперь будем называть Леонтия Павловича) приступил к изучению философии, а затем и теологии. «Меня снова ждет школьная скамья, в моем-то возрасте. В 50 лет уже нет той живости ума, но чего не сделаешь, если на то воля Господа. Молись, чтобы твой уже не юный брат смог постичь науку», — написал он Симплиции.
Монастырская работа
Жану-Луи было поручено заниматься гостями монастыря, которые приезжали в Гранд-Шартрез либо как туристы, либо чтобы на время удалиться от мирской суеты. Всех гостей – священников или людей светских – очаровывал прием, оказанный святым отцом Жаном-Луи, который, несмотря на монашескую рясу, сохранил манеры дворянина. Побывал в Шартрезе и Эдуард Шюре, французский писатель из Эльзаса. Вот что он написал в 1891 году в книге «Великие легенды Франции»: «На сегодняшний день в Гранд‑Шартрез живет тридцать пять монахов. Мне сказали, что среди них есть русский генерал Николаи, получивший разрешение от царя закончить здесь свои дни. Этот случай тем более интересен, что генералу пришлось перейти из православия (автор заблуждался: если генерал русский, значит, православный) в католичество, чтобы осуществить свою мечту, религиозную или поэтическую. Вот еще одно доказательство той странной притягательности и очарования, которое Гранд‑Шартрез оказывал на людей во все времена». В обязанности Жана-Луи входило также служение мессы в Фурвуари (Fourvoirie) в часовне для рабочих, занятых на производстве знаменитого ликера Шартрез. И он отправлялся туда каждую неделю, какая бы погода ни стояла.
Драма в Альпах
Однажды (было это в декабре 1880 года, Жану-Луи уже 60 лет), когда он возвращался из Фурвуари, с ним приключился несчастный случай. После службы он направился в Кюрьер, надеясь остановиться там и передохнуть в заведении для глухонемых. С ним всю дорогу следовал пес. По дороге отец Жан-Луи читал молитвенник и не заметил, как оказался на очень крутой тропинке, которая в некоторых местах обрывалась в пропасть на сотни метров. Коварная тропинка шириной была местами всего 40 сантиметров. Внезапно он оступился и покатился вниз. Вот что писал об этом событии монастырский доктор Жамм: «Пропасть, где мы его обнаружили, 18 метров в глубину. Отец сначала скатился по пологому склону метров 10, а потом почти с отвесного склона в 8 метров, меж двух скал с выступающими острыми краями, о которые он, вероятно, ударился. Приземлился он на берегу речки, на камни и гравий. После тщательного обследования я с удовлетворением отметил, что обошлось без кровопотери и переломов, были сильные ушибы и почти полностью лишена подвижности левая сторона тела».
Славный пес Лион, который сопровождал Жана-Луи, не бросил несчастного, он лизал ему руки, ласкался, пытался согреть своим телом. И спасти мог бы: два лесоруба шли по злосчастной тропинке, но они испугались огромной собаки, которая разливалась лаем в уединенном месте. Пес покинул своего хозяина, но лишь для того, чтобы вернуться в Фурвуари и попытаться призвать людей на помощь. Он беспокоился, хватал почтальона за одежду и тянул, как будто звал за собой. Увы, никто не обратил на собаку внимания. Более двух суток провел несчастный в пропасти, пока на тропинке не появился монастырский мальчик-пастушок. «Я решил, что то был ангел, посланный мне во спасение. Когда я позвал его в первый раз, он испугался, а увидев меня, со всех ног бросился за подмогой», — писал Жан-Луи. Монахи уже искали преподобного отца, мальчик объяснил им, где произошел несчастный случай. Братья-монахи снарядили спасательную экспедицию с носилками, повозкой. Брат Луи развел костер. «Огонь развели так близко, что один бок у меня был как ледышка, зато другому грозило поджариться», — со смехом вспоминал потом Жан-Луи. А брат Людольф влил в пострадавшего несколько ложек целительного желтого ликера «Шартрез». Его с осторожностью доставили в Кюрьер. Преданный пес Лион влетел в комнату, встал передними лапами на кровать, принялся лизать хозяина и всячески демонстрировать свою радость.
Монастырский доктор Жамм писал: «Очень скоро преподобный отец окончательно поправился и напоминанием о печальном происшествии ему останется лишь долг признательности Святой Деве, что в момент падения уберегла его от переломов, помогла выбраться живым после 3 суровых зимних дней и ночей, проведенных на дне оврага, и отправила ему в помощь милых и преданных людей». Газеты рассказали об этом происшествии в горах под заголовком «Драма в Альпах», а следовало бы сказать «Чудо у речки Тенезон».
6 декабря случилось несчастье, а 19 января, в свой 61 день рождения, Жан-Луи с радостью уже служил святую мессу. Каждый год, в годовщину своего чудесного спасения отец Жан-Луи посещал Кюрьер, чтобы выразить свою благодарность за милосердие и помощь.
«Наше земное бытие держится всего лишь на ниточке»
Через 6 лет, в 1887 году, с ним произошел еще один несчастный случай, который мог бы лишить его жизни. Примерно в километре от Фурвуари, где он продолжал служить мессы, камень величиной с пушечное ядро откололся от скалы и, скатившись, ударил Жана-Луи в правое колено, да с такой силой, что тот упал. Произошло это в уединенном месте в горах, там почти никто не ходит, помочь бедолаге было некому. С трудом поднявшись, ковыляя, добрался он до Фурвуари, где прибывший врач определил только сильный ушиб, кость была не затронута. «Похоже, я притягиваю к себе несчастные случаи и мой ангел-хранитель всегда начеку, чтобы отразить и смягчить удар. Все это очень хорошо напоминает нам, беззаботно-забывчивым, о том, что наше земное бытие держится всего лишь на ниточке», — рассказывал Жан-Луи своей сестре Симплиции.
Приближался новый, 1891 год. Преподобный отец Жан-Луи по-прежнему служил мессы в Фурвуари. «Конечно, я уже не так бодр, как раньше и ноги оставляют желать лучшего, но это уже возраст, ведь мне скоро 71 год! Иногда мне странно думать, что я уже старик», — писал он своей сестре Симплиции. Накануне своего дня рождения, 18 января, он готовился к службе. Его предупредили, что холод на улице сильный. На что он с улыбкой ответил, что мороз его не пугает и что он рад будет отслужить мессу в свой день рождения в малой часовне Фурвуари. А на следующий день, вернувшись в Шартрез, он почувствовал себя очень плохо, тяжело было дышать, мучило удушье. Вызванный доктор диагностировал воспаление легких. Надежды сохранить жизнь больного практически не было. Он был в полном сознании, но говорил с трудом. Видимо, смерть страшила его, потому что в начале болезни Жан-Луи сказал одному из монахов: «Вечность! Ах, как страшно!»
«Он жил как праведник»
Один из друзей Жана-Луи описал подробности последних часов жизни Жана-Луи. «В воскресенье вечером отец Жан-Луи потерял зрение, а в понедельник утром еще и перестал слышать. Он был спокоен и, кажется, не страдал. В два последних своих дня он не только отказывался пить, но даже не позволял смочить себе губы. Отец викарий наклонился к больному и сказал: «Отец Жан-Луи, разрешаю вам уйти. В последний раз попросите прощения у Господа и отправляйтесь к Иисусу, Марии и Иосифу». Прошло несколько минут, губы умирающего слабо шевельнулись и дыхание остановилось. Все было кончено». Это было 2 февраля 1891 года.
И в монастыре, и в Фурвуари, и в Кюрьере – повсюду очень горевали о кончине Жана-Луи, ибо любили его. Отец викарий сказал родственнику Жана-Луи, Шарлю-Мари де Брольи: «Скажите его семье, что он жил как праведник…так считали все, кто когда-либо знал его». Очень тяжело перенесла утрату сестра Жана-Луи, Симплиция. За шесть недель до смерти он написал ей письмо: «Прошлое кажется исчезнувшим сном, и приближается последний рубеж. Представь только, сколько в мире людей, которые даже не задумываются об этом и жертвуют вечной жизнью ради нескольких быстротечных мгновений! Да благословит тебя Бог! С Рождеством и счастливого нового года!»
Вместо счастья новый год принес Симплиции боль от утраты брата.
Материал подготовила библиотекарь музея-заповедника
«Парк Монрепо» Лисица Наталья
