Продолжаем публикацию отрывков из книги Рене Элтон Мод «Один год в России. 1904-1905».
Рене Элтон Мод – правнучка Пауля Николаи и Александрины Симплиции де Броглио, внучка Адриена Габриэля Годен де Вилена и Александрины Генриетты де Николаи (сестра Октавии Николаи), дочь Адриена Пауля («Сильван») Годен де Вилена и Мари-Мадлен Буше Дювиньи.
ОДИН ГОД В РОССИИ. 1904-1905.
Наконец я была накануне отъезда в Россию! Мечта всех моих двадцати лет! Великая Россия, страна моей милой бабушки, баронессы де Николаи, которая, впрочем, родилась в Лондоне.
Ее отец, барон де Николаи, служил в то время в Российском посольстве в Британии. Позже он стал полномочным министром в Копенгагене, где установил множество дружеских отношений в обществе. Глубокая взаимная привязанность связывала его с тогдашним королем и королевой Дании и всей их семьей. Они относились к нему с величайшим уважением – он оставался на своем посту в Дании более тридцати лет, отказываясь от каждого предложения о продвижении по службе.
Королева Луиза… переписывалась с моей бабушкой до самой ее смерти. Интересно упомянуть, что среди самых ценных вещей у меня есть прекрасный бриллиантовый браслет, подаренный королевой бабушке, которая была по рождению наполовину француженкой по материнской линии, урожденной Брольи-Ревель. До своего замужества она была фрейлиной российской императрицы.
В глубине души я всегда тосковала о далекой прелестной России, мечтала о ней по ночам. Долгие зимние месяцы я проводила в уединении в древнем и суровом нормандском доме. Как хорошо было тогда мечтать, слушая завывание ветра в кронах северных сосен, наблюдая, как стонут они и сгибаются под порывами ветра.
Годы спустя, дядя Огюст де Вилен (Auguste de Villaine), брат моего отца, был отправлен в Копенгаген в качестве французского военного атташе. На его персоне настаивали король и королева Дании.
Муж моей подруги, мадам де Сен-Пер, только что получил назначение в Петербург в качестве военно-морского атташе, и я добилась разрешения своего отца сопровождать ее в поездке к ее мужу.
Прежде всего я должна была нанести визит своей тете, баронессе де Николаи, которая ждала меня.
По прибытии на русскую границу, в Вирбаллене (пограничная станция между Россией и Пруссией — прим. авт.) , в 20.30 нам пришлось пересесть с Северного экспресса в русский поезд, потому что в России колея была гораздо шире, чем в Европе. Едва поезд остановился, как наше купе буквально заполнила толпа носильщиков, по крайней мере, по одному на каждый наш багаж. Поезд, который был так полон при отправлении из Парижа, к этому времени был почти пуст — отсюда и причина этого вторжения, каждый боролся за то, кто должен нести ношу. Одетые в необычно длинные пальто со складками на талии, в мешковатые штаны, высокие сапоги, плоские кепки и белые фартуки до колен, они расхаживали по перрону вокзала, заложив руки за спину, и походили на медсестёр больницы.
Благодаря особой рекомендации русского посла в Париже, напыщенный и усатый жандармский полковник со свирепым выражением лица, поклонился нам и пропустил наш багаж через таможню без досмотра. Должно быть, многие наблюдали за нами и завидовали, потому что русские таможенники были очень суровы.
Я заметила большую икону – образ Святого Сердца с горящей перед ней огромной свечой – да, я действительно была на Святой Руси.
По прибытии поезда в Гатчину, где у Ее Императорского Величества — вдовствующей императрицы — был дворец, произошел забавный случай, о котором, полагаю, я должна рассказать. Из окон нашего купе мы могли наблюдать за великим князем Николаем Михайловичем, который только что вышел из нашего поезда в гардеробную на вокзале, и молча наблюдали переодевание великого князя из штатского в мундир, положенный ему по статусу. Дело это отнюдь не мелкое, но, должна сказать, превращение было весьма быстрым. Через несколько минут мы увидели, как его императорское высочество умчался в блестящем экипаже, а его сопровождал караул в имперских алых ливреях. Впервые я видела великого князя в таком полном неглиже.
В Петербурге меня ожидала карета моей тети. Русский экипаж очень живописен. Кучер зимой одет в толстый длинный темно-синий ватник. Его массивная фигура полностью заполняет все место на облучке. Считается, что чем толще он выглядит, тем он умнее. На нем очень широкая юбка, волосы его длинны, а на голове коротко обрезанный цилиндр. На талии — разноцветный пояс. Он выкрикивает что-то гортанным голосом – словом, представляет собой поистине живописный объект для гостей из чужих земель.
Есть, однако, еще один тип кучера, которого можно увидеть реже. Он одет как русский форейтор, а из-под рукавов его темного пальто выглядывают длинные шелковые рукава рубахи различных блестящих оттенков. Верх его круглого колпака окаймлен короткими торчащими павлиньими перьями. Большие, черные, крепкие, нервные лошади с длинными хвостами и гривами совсем не похожи на наших лошадок. Красные или синие кисточки украшают сбрую. И как приятно кататься в санях на полном ходу, петляя по белоснежному, скользкому, как стекло, снегу, особенно на тройке, под звон многочисленных колокольчиков. Но в дрожках с их узким сидением без бортиков единственная альтернатива, чтобы не вывалиться, — обхватить свою спутницу за талию. Может, и в этом есть своя прелесть!
Моя тетушка де Николаи – тетя Сонин (tante Sonine), урожденная баронесса Мейендорф, посещала все самые блестящие дворы Европы и была хорошо известной особой в Лондоне и Берлине. В возрасте 18 лет она вышла замуж за моего великого дядю (устаревшее название двоюродного деда — прим. автора), брата моей бабушки. И на протяжении всей его дипломатической карьеры она сопровождала своего мужа: для дипломата неизбежно несколько кочевое существование.
Моя тетушка встретила меня с большой теплотой, это меня глубоко тронуло. Впервые я увидела ее в 1900 году по случаю ее визита в Париж во время Всемирной выставки, после чего она приехала в Нормандию, и именно во время этих визитов я начала испытывать к ней то глубокое восхищение и привязанность, которые память о ней всегда будет вызывать во мне.
Моя тетушка была совершенно очаровательна; высокая, статная, необычайно утонченная – настоящая гранд-дама до самых кончиков ногтей. Она казалась намного моложе, чем была на самом деле. Ее прекрасные черты сохранили удивительное юношеское очарование, которое можно было увидеть в полной мере, когда она улыбалась своей милой улыбкой — такой доброй и такой искренней. Очень скоро я начала ее просто обожать!
В юности моя тетя была очень хорошенькой, с ослепительно светлыми волосами и свежим, нежным лицом, хороша до того, что на большом придворном балу в Зимнем дворце один из великих князей заметил: «Это не женщина, она – лебедь». Даже во время моего визита она все еще производила такое впечатление. Она была так грациозна во всех движениях и подвижна, как всякая молодая женщина лет двадцати пяти. Приятно было видеть ее красивую головку, так гордо стоящую на длинной гибкой шее; ее изысканно очерченные плечи – аристократизм во всем облике! Можно было вообразить, что она просто плыла по жизни, вкушая все ее красоты и избегая всякого соприкосновения с ужасами и мелочностью большого мира, сохраняя, таким образом, нетронутой, как в моральном, так и в физическом смысле, чистую белизну лебедя.
Моя тетя, овдовев в тридцать четыре года, всегда была идеальной матерью, всячески доказывая свою преданность своим детям — все ее мысли были о них.
Ее очаровательный голос сочетал в себе твердость и нежность. Она с таким совершенным произношением говорила на французском, английском, немецком языках, что чужой человек спросил бы себя, какой из трех языков был ее родным. Она заявляла, что недостаточно хорошо знает русский язык и предпочитает никогда не говорить на этом языке в обществе.
Одна из первых инструкций, которые я получила от нее, была такая: «Всегда обменивайтесь рукопожатием с джентльменом, когда его представляют». Насколько это отличается от английского обычая, когда часто достаточно взгляда на собеседника и легкого кивка. А во Франции молодая девица должна вести себя еще скромнее! В России при встрече с замужней дамой мужчина обыкновенно целует ей руку, что вполне естественно для русских, но если этому обычаю подражает француз, это делает его смешным!
В другой день тетя сказала мне: «Знаешь — у нас здесь много двоюродных братьев». Такой деликатной темы пришлось коснуться, чтобы я не была шокирована при виде слишком большой фамильярности между людьми. Это предупреждение сильно позабавило меня, так как, несмотря на мою невинность, сложно было бы не понять намёк! Я была очарована этим предостережением и позже не могла сдержать улыбку, встречаясь с «happy cousins».
Моя тетушка несколько лет жила в Англии и сохранила лучшие впечатления от лондонской жизни. «Евреев там очень хорошо принимают,- однажды сказала она мне. «Это очень отличается от Российской империи». На самом деле я думаю, что Лондон — это рай для них. К моему удивлению, она сообщила мне, что по ее мнению немецкая женщина — самая легкомысленная из всех других наций. Их солидная грузная внешность всегда заставляла меня думать, что они способны видеть жизнь только сквозь очки в толстой оправе, и что подавляющее большинство из них последовало примеру их невзрачной пухленькой императрицы и ее доктрины трех «К» для женщин: «Kinder, Kirche and Kuchen» (Дети, церковь и кухня).
Когда я возвращалась во Францию, моя тетя сопровождала меня до самого Берлина и показала себя превосходной чичероне, указывая мне на различные дворцы, в которых ее так часто принимали, и на другие достопримечательности. Единственное, что я честно отметила в этом городе, — его безукоризненная чистота. Я с ужасом смотрела на белых лепных правителей Германии, воздвигнутых их потомком и поклонником Вильгельмом II «Гунном». Меня совсем не впечатлил неприятный голубой свет в часовне с императорскими гробницами — опять-таки плод воображения «Всевышнего». Понятно, что все эти украшения созданы просто для яркого эффекта – впрочем, как и всё то, что он совершает.
Хотя Петербург проще Парижа, но он произвел на меня гораздо большее впечатление своими широкими водными артериями, просторными набережными, своей великолепной Невой, похожей на рукав моря.
Россия — страна космоса, мечты — страна всего прекрасного. Это создает незабываемые впечатления!
Говорят, что Невский проспект – самая широкая улица в Европе. С одной стороны от него находится старинный караван-сарай (caravanserai — Гостиный Двор) огромных размеров, ныне занятый всевозможными магазинами, некоторые из которых весьма очаровательны.
Меня частенько водили посмотреть на знаменитую крепость Святого Петра и Святого Павла, усыпальницу русских государей, а также тюрьму, а затем в Эрмитаж – национальную галерею в Петербурге, в котором находятся лучшие работы Мурильо, а также Рембрандта и других художников. Однажды я отправилась в музей Александра III.
Посмотрела Музей и Казанский собор, в котором находится самая почитаемая икона Богородицы.
Исаакиевский собор имеет великолепные пропорции и богатое убранство – его мозаики превосходны, а иконы инкрустированы бриллиантами и другими драгоценными камнями.
Все это великолепно! Но во время моих прогулок ничто не поразило меня так сильно, как домик Петра Великого, который оказался таким маленьким!
Мне очень нравилось ходить в рестораны на островах, особенно в «Эрнест» , где можно было встретить туземцев, иностранных дипломатов, фактически всех, слушать звуки веселого румынского оркестра. Острова – это Булонский лес Петербурга. Прекрасное место: много зелени, прогулочные дороги укрыты тенью великолепных деревьев; а в конце парка открывается вид на море. На островах множество прекрасных вилл, в которые приезжают жить из Петербурга летом.
Я никогда не забуду своих впечатлений от России, где, кажется, нет предела пространству, где все в огромном масштабе — от роскоши жизни вообще до необъятных размеров всех зданий и великолепия благородной Невы.
По возвращении во Францию Париж показался мне убогим городком, а Сена — простым ручейком — и не слишком чистым, — и вообще это место показалось мне очень унылым.
В Петербурге я провела тогда довольно короткое время, так как в это время года все начинают разъезжаться по своим загородным домам. Познакомившись с родственниками и обретя нескольких друзей, я, как и остальные, покинула столицу. Вместе с тетушкой я уехала в ее прекрасное имение Монрепо в Финляндии.
Продолжение следует…
Перевод подготовила научный сотрудник
музея-заповедника «Парк Монрепо» Наталья Лисица
Иллюстрации:
1. Невский проспект. Фото начала ХХ века.
2. Перспектива Невского проспекта. Фото начала ХХ века.
3. Ресторан «Эрнест» на Каменноостровском проспекте. Открытка.
4. Сани на Английской набережной. 1900 г. Фото Карл Булла
5. Софья Егоровна Николаи (Мейендорф) с внуками – Паленами в окне усадебного дома. Копия фото начала ХХ века. Из фондов музея-заповедника «Парк Монрепо»
6. Софья Егоровна Николаи (Мейендорф) с внуком – Паленом. Фото из фондов музея-заповедника «Парк Монрепо».
