Еще один очень маленький отрывок из книги «Один год в России. 1904-1905».
Монрепо глазами Рене Элтон Мод. А точнее, не столько Монрепо, сколько обитатели усадьбы.
Моя подруга, мадам де Сен-Пер с супругом, и я собирались провести неделю или две в Стокгольме, и я была абсолютно очарована этой идеей. Но господин Пеллетан, в то время французский министр морского флота (всегда удивлялись, почему случилось это назначение; я уверена, что он никогда не видел соленой воды, а только ее пресный суррогат), отказался разрешить господину Сен-Пер в связи с его официальным положением в посольстве покинуть свой пост из-за серьезных политических событий, происходивших в то время. Поэтому я была вынуждена вернуть свой багаж, хотя он был полностью готов к погрузке на борт парохода. Я чувствовала себя довольно подавленной, поскольку было бы настоящим удовольствием увидеть Северную Венецию, да и переход занял бы всего около восемнадцати часов.
Затем я вернулась в Финляндию — снова в тот чарующий Монрепо, может быть, еще более сказочный, чем прежде, в его изысканных осенних красках. Красивый остров Людвигштайн казался мне еще более поэтичным под медленным дождем его золотых листьев – пронзительный образ жизней, которые были, но которых уже больше нет, покоящихся так близко, в глубине холодной могилы.
Cон всей этой северной природы окутывал меня теперь теснее, чем раньше.
В этой стране, где солнце замирает во всей красе своих опаловых лучей, во всей этой прозрачности природы, которая не разделяется с нами, но как бы впускает нас немного в абстрактный мир душ тех, кого больше нет — но кто наблюдает за нами — и везде я встречала тень моей обожаемой и обожающей бабушки.
Одним воскресным утром по возвращении из Выборга я увидела несколько красивых разноцветных флагов, развевающихся на ветру в ясной атмосфере прекраснейшего дня.
Простенькая музыка только что смолкла, и оратор, забравшийся на перевернутую бочку, громким голосом обращался к аудитории, состоящей примерно из пятидесяти человек.
Тогда я ясно поняла, заметив деловитые пчелоподобные движения маленьких вытянутых шляпок, значение этого собрания: это была Армия Спасения, которой мой дядя разрешил провести собрание в своем парке.
Это собрание под густым куполом сосновых ветвей с длинными свисающими шишками, сквозь которые видно было яркое небо цвета индиго, было очень эффектно.
Мы снова отправились в морские прогулки по заливу, как это часто бывало в Выборге.
Я завидовала верному Кузьме, который с лошадьми моих тетушек всегда проделывал путь в Петербург из Финляндии на пароме, мирно скользя по глади волн, не задумываясь и не заботясь ни о чем, — душа его была чиста, он никогда не пропускал ни одного необходимого омовения, предписанного Пророком; он был хорошим слугой, верным и нежным мужем — единственным недостающим звеном к совершенному блаженству для него было отсутствие его Пророка Магомета.
Во время этого визита я познакомилась с сестрой своей тетушки, графиней Чапской. Ее поместье находилось в окрестностях Кракова, где она проводила часть года. Когда эта часть страны попала в зону боевых действий, она нашла убежище в Монрепо, но вернулась, чтобы умереть в 1916 году в Мюнхене. Это была очаровательная особа, очень начитанная, она сочетала доброжелательность с отличным чувством юмора.
В доме моей тетушки де Николаи была очень важная персона, о которой я должна была бы упомянуть раньше, так как она долго пребывала там.
Ее звали mademoiselle Stirry (мадемуазель Стирри). Обычных прелестей ее пола ей совершенно не хватало. Она была плоская, как блин, вся сморщенная и скрюченная, ее скудные волосы были туго стянуты к затылку с большим трудом; на ее щеках было несколько пятнышек, из которых в изобилии росли волосы, такие большие, что они действительно становились отвратительными. Ее маленькие глазки были остры, как буравчики, и замечали всё и вся, не упуская ничего из виду, они оживляли ее несимпатичную физиономию бледного землистого цвета и, я не должна забывать, довольно значительными бакенбардами и бородой. Две большие, квадратные жилистые руки с огромными костяшками, больше похожие на руки рабочего, чем на руки женщины, они были слишком длинные для ее роста, с другой стороны – слишком малы для человека обычных пропорций. Это подлинное описание самого верного и преданного существа тетушки Алины, она выполняла свои обязанности домработницы безупречно.
Она могла быть прямо-таки свирепой, если кто-нибудь осмеливался критиковать действия ее госпожи, в другое же время она могла быть нежной и доброй, и, к счастью для меня, я знаю ее только такой, и всё равно, красивой назвать ее я не могу. Ее благосклонность необходима была каждому в доме, иначе она сделала бы их жизнь невыносимой.
Ее влияние и власть в доме были очень велики, и я часто думала, что она иногда узурпировала свои права по отношению к моей тетке. Однако именно ей я обязана своим знанием русского языка, так как она каждый вечер давала мне урок этого языка во время моего пребывания в Финляндии.
Однажды она с большим волнением и таинственностью объявила о своем намерении задержаться на несколько дней в Петербурге, чтобы повидать своего друга — некоего врача-армянина, проезжавшего через столицу. Его лик с темной бородой несколько встревожил меня. Но любовь иногда слепа, не правда ли?
У нас было много разногласий по поводу того, что мы называли «mademoiselle Stirry».
«Я уверена, что она переодетый мужчина», — всегда говорила моя тетя Баранова.
«Посмотрите, как она предана Алине». Я, смеясь, ответила, что ничего об этом не знаю и вряд ли допускаю существование такой отменной идеи.
Тетушка Алина обладала чудесной способностью к изучению языков и говорила, не знаю на скольких языках, среди них были шведский и финский, последний очень трудный язык.
Перевод подготовила научный сотрудник музея-заповедника
«Парк Монрепо» Наталья Лисица
Иллюстрации:
1. Семья в гостиной усадебного дома Монрепо. За столом сидят слева направо: Мария Николаи, Александра (Алина) Николаи, графиня Елизавета Егоровна Гутен-Чапская Николаи (урожд. Мейендорф), Софья Егоровна Николаи (урожд. Мейендорф). Спиной сидит (возможно) Софья Николаи. Фото начала ХХ века.
2. Семья на крыльце усадебного дома. Справа налево: Николай Васильевич Чичерин, граф Константин Пален, Пауль Николаи, Софья Пален (урожд. Николаи), Александра (Алина) Николаи с девочкой на руках, Софья Егоровна Николаи. Дети: Николас Пален, Дэзи и Фосси (София) Пален. Фото начала ХХ века.
3. Прокудин-Горский. Монрепо. Остров Людвигштайн. Фото начала ХХ века.
